Павел I в костюме гроссмейстера Мальтийского ордена. Портрет работы Владимира Боровиковского. 1800 год
Из всех российских императоров послепетровского времени самым русским был, наверное, Павел I. И дело тут вовсе не в его знаменитой неуравновешенности и чудачествах на грани безумия. Дело в главном свойстве натуры данного самодержца — соединении несоединимого, что всегда отличает русский характер от всякого другого.
Вот что писал о Павле Петровиче историк Натан Эйдельман в своей книге «Мгновенье славы настаёт…».
После вступления Павла на престол начинают происходить необыкновенные вещи.
Царь объявляет, что страна истощена, и рекрутов распускают по домам.
Однажды Павел, еще наследник, встретил толпу преступников, и один из них спародировал священное писание: «Помяни меня, господи, когда приидешь во царствие твое». Записав имя просившего, Павел-император его освободит; первым же в новое царствование был амнистирован Новиков, за ним и много других. Радищев в том числе.
Но через четыре года насчитывались несколько тысяч новых заключенных.
Блестящую образованность наследника Павла, странствовавшего по Европе, некогда оценил знаменитый Д’Аламбер.
На придворных же балах упаси боже хоть в танце повернуться к императору Павлу «тылом»; когда же происходило целование руки — обязательно предписывалось громкое чмоканье и сильный удар коленкой об пол.
<…>
«Сам во все входит и скор на резолюции»,— похвалит царя писатель Капнист в одном из писем к жене.
Но существует рассказ, будто в злую минуту Павлу доложили, что комедия Капниста «Ябеда», посвященная его величеству, есть насмешка над царствованием; нежного комедианта мигом — из постели в кибитку, в Сибирь; вечером, однако, погода переменилась, театру велено играть «Ябеду» перед двумя зрителями — Павлом и наследником Александром; актеры ждут, что их пошлют вослед сочинителю, но после первого акта отправлен курьер — Капниста вернуть, после второго — наградить деньгами и чином… Драматурга догнали за много верст от столицы, а при въезде встречали наградою, что не помешало общему цензурному запрету «Ябеды»…
Крестьянам больше трех дней на барщине не бывать.
600 000 душ раздарено дворянам.
Всем можно просить обо всем.
Но секретарь регистрирует: «Жалоба возвращена просителю с надранием, просителя выслать».
Еще, еще, еще — милость и варварство. Или — наоборот…
Согласитесь, довольно показательное описание русского Гамлета. Однако символом симбиоза противоположностей в характере Павла Петровича (по крайней мере, для меня) служит один, но при этом весьма красноречивый, факт из его биографии. Дадим ещё раз слово Эйдельману.
Царь музыкален, отлично играет на балалайке.
Споткнувшейся же лошади велит отсчитать 50 сильных ударов «за то, что провинилась перед императором».
Да, да, именно вульгарная, мужицкая, скоморошья балалайка стала музыкальным инструментом гроссмейстера ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
А теперь давайте представим себе такую картину.
Гроссмейстер Мальтийского ордена в парадной одежде и при регалиях сидит себе и наигрывает на балалайке «Камаринскую». Сильно, не правда ли? О таком не могли даже мечтать ни Андре Бретон, ни Сальвадор Дали, ни Луис Бунюэль, ни другие именитые сюрреалисты.