10 июля ушёл из жизни советский поэт Евгений Долматовский (1915—1994).
Песня «Любимый город» Никиты Богословского на стихи Евгения Долматовского. История создания
Пройдет товарищ все бои и войны
Еду в Киев по вызову киностудии. Там снимается кинокартина «Истребители», и режиссер хочет, чтобы на выпускном вечере юноши и девушки спели что-то о прощании со школой.
Поездка в Киев — всегда счастье, а тут еще и пора цветения каштанов, беззаботная весна 1939 года. И еще невозможно себе представить, что придется лежать в истоптанной ржи с винтовкой на подступах к этому городу, а потом переплывать ледяной Днепр, а потом — не скоро, не скоро — проходить по разрушенному Крещатику.
Со мной в купе комсомолец с ромбом на синих петлицах, с Золотой Звездой Героя над широким рядом крепко привинченных к гимнастерке орденов, белобрысый певун и балагур, однако не отвечающий на самые важные для меня вопросы.
Как его расшевелить? Я почти украдкой напеваю песню «Бандьера росса», и он, улыбаясь, понимает и принимает это мое неловкое лукавство.
Впрочем, наверное, мне о нем больше известно, чем ему самому,— уже несколько лет мы дышим воздухом Мадрида.
Летчики, воевавшие в Испании, были нашими кумирами.
Еще неизвестно, как сложится судьба моего случайного спутника. Может быть, через несколько месяцев на Халхин-Голе встретится он с молодым поэтом Константином Симоновым, и поэт будет смотреть в эти глаза цвета неба так же восторженно, как я… Может быть, через два года судьба летчика сложится так, как это описано романистом Константином Симоновым в «Живых и мертвых», в образе авиационного генерала, и романист безжалостно и трагично завершит его жизнь и будет скорбеть о нем и сетовать, что рано ему достались ромбы на петлицах.
Я прощаюсь с летчиком на вокзале, но через полчаса мы вновь встречаемся в коридоре гостиницы «Континенталь» — наши номера рядом.
На киностудии мне показывают материал, я знакомлюсь с исполнителем главной роли, молодым и очень похожим на того летчика, с которым я давеча ехал в поезде,— Марком Берпесом. Композитор Никита Богословский, уже известный как автор чудесных песен, написанных с Лебедевым-Кумачом и Борисом Ласкипым, импровизирует на рояле. Придумываем песню школьников, которую они должны петь на выпускном вечере:
Перед нами пути. По какому идти?
Может, сердце замрет, выбирая.
По любому иди, все у нас впереди,
Вся Отчизна от края до края.
В жизнь мы выходим на рассвете,
Мир светел и широк.
Пусть нас весенним ветром встретит
Даль утренних дорог.
Песня далась легко. Может быть, потому она вскоре легко и забылась. Все идет благополучно: заказан хор, начались репетиции, съемка. На экране выпускной вечер, бал; вероятно, первый в кино,— сколько их потом будет на экранах!
Но Марку Бернесу, играющему роль летчика, очень хочется спеть другую песню — свою, летчикову, и мы без устали бродим по ночному веселому Киеву, спорим, какой она должна быть, эта песня.
Таинственные кручи днепровского берега (они еще придут в другую песню), узкие улочки Подола, шумная Бессарабка.
Какая должна быть песня? Какая должна быть песня?
Режиссер вообще-то не против, но никак не определит, что за песня нужна и нужна ли вообще — не затормозит ли она кинематографическое действие.
Потом я делаю наброски. Бернес их бурно отвергает:
— Напиши мировую песню. Вроде вот такой… Впрочем, тебе такую никогда не сочинить!
И он напевает песню «Дальняя сторожка». Я нерешительно признаюсь, что это — мое сочинение. Тогда Бернес смиряется, хотя, кажется, не очень верит мне на слово.
Поздно-поздно мы стучимся в дверь соседа по гостинице. Летчик собирает чемодан — он уже получил назначение, на рассвете улетает в свою часть. Прямо с порога мы начинаем интервью:
— Представьте себе, что в кругу товарищей вы поете песню о себе, о своих раздумьях. Что это за песня?
Тогда еще нельзя было много рассказывать об Испании. Но возникшая душевная близость располагает к откровенности. И мы слушаем, слушаем, вновь переживая и как молитву повторяя: Барселона, Картахена, Гвадалахара…
Никита Богословский создал музыку, и поныне кажущуюся мне замечательной. Бернес морщится: он заказчик, ему так положено. Но песню он поет.
Бежим на Брест-Литовское шоссе, на студию. Директору песня не нравится. Директор, оказывается, сам поет, у него тонкий театральный тенор, и в его исполнении песня не получается.
— Нет мужества! — заключает он обсуждение.— Нужна эта песня или не нужна? Да она и опоздала. Снимать некогда — план есть план.
Режиссер — «за», но у песни много противников. Мы с Богословским и Бернесом просим снять песню на кинопленку за наш счет. Идут дебаты. Я уезжаю в Москву в расстроенных чувствах — вопрос о «Любимом городе» не решен.
Бернес пишет мне, что песня все-таки уже есть на экране, но фильм подготовлен к сдаче в двух вариантах — с песней и без нее. Все решится позже, а пока все работники студии песню поют.
Зимой в землянке артиллеристов под Выборгом по военной рации мы принимаем Москву. Объявляют: «Новая песня из кинокартины «Истребители»:
Пройдет товарищ все фронты и войны,
Не зная сна, не зная тишины.
Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны, и зеленеть среди весны.
Мне показалось тогда, что песня не запоется. Но товарищи просят переписать слова. И уже дали другим переписывать.
К весне 1941 года «Любимый город» широко распространился. И вдруг я узнаю, что есть чье-то распоряжение — песню запретить. Пользуясь старым знакомством, я звоню секретарю Московского комитета партии Александру Сергеевичу Щербакову (он еще недавно был секретарем Союза писателей).
— Песню запретить нельзя,— отвечает мне Щербаков и добавляет после паузы: — Смотри, как бы не устарело «Любимый город может спать спокойно».
Много хлопот принесла мне потом эта строка.
Во время жуткой бомбежки на Дону я был у десантников-парашютистов. Только пробрался к ним — и сразу плашмя на землю на несколько часов. Самолеты идут волнами, бьют по переправе, по автоколоннам, по войскам. Я никого здесь не знаю, лежу среди незнакомых людей (правда, потом оказалось, что моим соседом по воронке — нашему убежищу — был родной брат поэта Сергея Острового).
В секунду затишья кто-то из офицеров поднимает голову и под хохот десантников изрекает:
— Вот бы сейчас поэта сюда, того, что «Любимый город может спать спокойно» написал.
Настаивать на своем авторстве я не стал…
А все же мне думается, что слова о любимом городе никогда не звучали кощунственно. Вера в победу всегда была лейтмотивом нашей поэзии. Этой верой продиктована и песня о любимом городе. Позже появилась песня «Прощай, любимый город» (стихи А. Чуркина), а сейчас в радио- и телевизионных передачах есть традиционный раздел «Песни о любимом городе».
А когда Поль Робсон пел эту песню за океаном, наверное же он думал о нашей непреклонной земле, о ней рассказывал своим слушателям.
Трагические годы были испытанием всего народа. И его песен.
Источник: Долматовский Е. А. Рассказы о твоих песнях. Москва, 1973
Песня «Любимый город». Ноты
Инструмент: ноты для голоса и аккорды;
Тональность: ми минор;
Уровень сложности: начальный;
Источник: Песни наших дней. Москва, 1985.
Изображение кликабельно. Нажмите на него, чтобы открыть ноты увеличенного размера в новом окне.
Песня «Любимый город» Текст
В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает:
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.
Пройдет товарищ все фронты и войны,
Не зная сна, не зная тишины.
Любимый город может спать спокойно,
И видеть сны, и зеленеть среди весны.
Когда ж домой товарищ мой вернется,
За ним родные ветры прилетят.
Любимый город другу улыбнется:
Знакомый дом, зеленый сад, веселый взгляд.
1939
Песня «Любимый город». Слушать онлайн. Видео
Песня «Любимый город» («В далекий край товарищ улетает») Никиты Богословского на стихи Евгения Долматовского. Исполняет Марк Бернес. Кадры из кинофильма «Истребители». Режиссёр Эдуард Пенцлин. 1939 г.