О флейте Пана и её русских родственниках рассказывает советский музыковед, фольклорист и педагог Лев Владимирович Кулаковский (1897—1989).
Лев Кулаковский. Флейта Пана
Кулаковский Лев Владимирович (1897—1989), советский музыковед, фольклорист и педагог, автор научных работ по теории музыкального воспитания, статей по вопросам музыкального фольклора, педагогики, теории ладового ритма, музыкальной эстетики, составитель сборника «Русские, украинские и белорусские песни» (М., 1937).
«Муза, богиня Олимпа, вручила две звучные флейты:
Рощ покровителю Пану и светлому Фебу».
А. Майков. Избранное. Л., 1952, с. 33.
На вырытых из земли, пролежавших там два тысячелетия статуях греческий «скотий бог» козлоногий Пан неизменно держит в руках несколько аккуратно связанных дудочек. Многоствольная флейта. В дудочках этих еще не прорезали сбоку ни одного отверстия — флейта эта была, бесспорно, самым древним в мире «духовым инструментом». Ее так и стали называть — флейта Пана.
…Колышутся горькие степные травы. Неподвижны, погружены в тысячелетний сон курганы. Заволжье. Могильники наших предков.
Кто покоится под этой насыпью? Воин? Женщина? Ребенок?
Лопата за лопатой осторожно вскрывают насыпь кургана. Щеточкой бережно расчищают землю, добравшись до захоронения.
Три тысячи лет назад опустили сюда человеческие руки своего близкого.
Что осталось от него? — Беспорядочная груда костей. В ногах глиняный горшок — покойнику могла понадобиться еда. Но что это смутно белеет рядом со скелетом? Одна, две, три… восемь полых трубок неравной длины. Рассыпавшаяся флейта Пана!
По обычаю вместе с покойником клали в могилу необходимое: еду, оружие — воинам, украшения — женщинам, игрушки — детям. Тому, кто покоился в этом захоронении, положили флейту. Значит, она была ему необходима: он был музыкантом! Музыкантом, жившим более трех тысяч лет назад…
Но зачем изучать греческие статуи или разрывать заволжские могильники? Древнейший дар Музы живет, оказывается, и поныне в самых разных концах земного шара: в солнечной Бразилии, в Африке, на Соломоновых островах. А в нашей стране — и среди виноградников Молдавии, и в закарпатских полонинах, на берегах литовских озер, на чайных плантациях Грузии, на снежных просторах Верхнего Урала. Наконец, рядом с нами, на полпути между Москвою и Киевом!
…Широко раскинулось по заснеженному полю село Дорожёво. На горизонте, куда ни глянь, зубчатая кромка густого бора: знаменитый брянский («брынский») лес, с древних времен — прибежище всех непокорных, беглых.
1940 год. Ранний мартовский вечер. В просторную избу собираются женщины, многие прямо с работы. Начинается пение. Раскрасневшиеся «игрухи» с жаром демонстрируют мне свое искусство. Песни, часто оригинальные, с незнакомым напевом, сменяют друг друга. Сначала я внимательно слушаю, намечаю интереснейшие для записи, а потом… долгая дорога, холод начинают сказываться: в жарко натопленной избе неудержимо клонит ко сну. Песни сливаются в один поток, лица певиц — в одно лицо, и я впадаю в легкую дрему.
Легкие поскрипывающие звуки выводят меня из забытья. Приставив ко рту коротенькие дудочки, женщины играют на них, некоторые при этом ритмично вскрикивают, две пляшут. Сон — как рукой сняло.
— Что это?
— Кувиклы.
Постойте! Да ведь это… это флейта, которую держал в руках эллинский бог полей и стад! Да, это она! Однако дудок здесь не 6—8, как у него, а только две, притом не скрепленные друг с другом.
Наигрыш — монотонное повторение всего двух звуков, извлекаемых каждой «игрухой» попеременно: то из большей дудочки, то из меньшей. Несомненно, эта самая примитивная из всех известных флейт Пана (см. фото 1 и 2) —наглядное воспоминание о том древнейшем времени, когда, подув в дудки разной длины, человек впервые понял: из толстых и длинных получается более низкий звук, из тонких и коротких — высокий. (Не потому ли в народе высокие звуки называются тонкими, а низкие — толстыми?)
Приезжаю в Домашёво, соседнее с Дорожёвом село.
— Кувиклы есть?
— Есть!
Женщины уходят куда-то, долго не возвращаются. Наконец приносят: вот — пара! (а в руках — три дудки: когда-то, видно, и здесь играли на двух; называют так по старой памяти).— Это зимние. Из цамбуха.
— Цамбуха?!
Да ведь это — чуть измененное «самбукус», латинское название бузины. Так называли ее еще в Древнем Риме. Проверяю материал — действительно, эти кувиклы из бузины с удаленной сердцевиной (дорожевские, «летние» кувиклы сделаны из стволов купыря или дудника).
И еще вспоминаю — «самбикия», или «цевница»,— древнерусский музыкальный инструмент, упоминаемый еще во времена скоморохов. Помните, у Пушкина стихотворение «Муза»:
В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила…
Это тоже была флейта Пана.
Но каким путем название «цамбух» проникло сюда, в глушь брянских лесов — тайна!
Вообще обычай игры на кувиклах окутан здесь если не тайной, то таинственностью и суевериями: играют на них исключительно женщины; начинают игру не раньше, чем зацветет рожь («Чтобы колос пустой не был»), кончают — когда приходит пора сеять озимые. Все это вполне естественно: в далеком прошлом игра на музыкальных инструментах часто имела магическое
значение, сопровождала заклинания, ритуальные празднества; в первую очередь это должно было относиться к древнейшему из инструментов — флейте Пана, у нас — кувиклам.
Тысячелетняя практика игры на кувиклах привела к созданию целого неписанною свода правил—изготовления, «подстройки» их и игры.
Снова Дорожёво. Снова расспрашиваю «игрух».
— Много играете?
— Да вот на покосе — урвешь минуту, смастеришь пару, домой идем — играем. А вечером, на улице,— тогда уж и пляшем. А как же, играем!
— У вас же есть радио!
— Что ж — радио? Самим-то ведь тоже охота!
Вот оно! О х о т а с а м и м. Эта активность, стремление к творчеству — пожалуй, самое ценное в народном искусстве. И уже приевшееся, стершееся до потери первоначального смысла выражение «народное творчество» вдруг предстает в своей первоначальной свежести.
Однако это — Дорожёво сороковых годов. А что теперь? Играют ли там и теперь на кувиклах? Ведь в селе уже есть, кажется, телевидение. Не просиживают ли теперь дорожевцы все свое свободное время перед экраном телевизора? Не пропала ли охота творить «самим»?
Московская консерватория. Большой зал. Публики нет. Сегодня здесь выходной. Ряды кресел. На сцене — рояль. За ним, мерцая в полумраке, уходят ввысь ряды огромных металлических труб. Царь инструментов — орган. Грандиозное сооружение. Почти храм!
Сколько понадобилось труда, чтобы сконструировать эту махину!
А сколько надо было — на протяжении веков — таланта, вдохновения, чтобы выдумать, изобрести, создать его!
Какой путь проделала человеческая мысль, прежде чем появился на свет этот самый гигантский, громогласный и многозвучный из существующих инструментов?
Путь — от примитивной деревенской кувиклы. Ведь, по существу, это та же флейта Пана, но уже из сотен, иногда — тысяч труб. Легкие человека заменены в органе много столетий назад могучими мехами. Когда-то их раздувал сам органист или его помощник, теперь это делает электричество.
Вот какой ты стала, флейта Пана!
Я держу на ладони кургузую, смешную дудочку — и чувство глубокого уважения охватывает меня. Простейшей «кувичке» из двух обломков стебля удалось дожить до современности, просвистеть свое «ку-ви, ку-ви» в том же зале, где торжественно возвышается ее могучий потомок — орган (см. фото 3).
Мы можем теперь одним взглядом охватить весь путь эволюции флейты Пана — с начала его и до наших дней.
Весь этот долгий путь — след неуемной, неистребимой тяги человека к творчеству.
Источник: Русский старинный фольклор. Народные инструменты. Как рождалась инструментальная музыка // Кулаковская Н. Н., Кулаковский Л. В. За народной мудростью. Москва, 1975