18 сентября ушёл из жизни советский композитор Аркадий Островский (1914—1967).

«Я думаю так…» Последнее интервью композитора Аркадия Островского

Аркадий (Авраам) Ильич Островский (1914—1967), советский композитор, заслуженный деятель искусств России (1965). Песни «Комсомольцы — беспокойные сердца» (1948), «Пусть всегда будет солнце» (1962), «Голос Земли», «Спят усталые игрушки» и др.

В расцвете творческих сил ушел из жизни замечательный мастер песни Аркадий Островский.

Светлой памяти А. И. Островского мы посвящаем эту публикацию — одно из последних интервью композитора.

Какие новые черты окружающей жизни, на Ваш взгляд, особенно воздействуют на искусство?

— XX век славится активными темпами. Каждый человек воспринимает одновременно огромное число раздражителей; на многие из них он обязан реагировать. Сильно увеличилось количество информации, получаемой им в минуту времени. Соответственно перед человеком встает масса вопросов, на которые он ищет ответа.

Динамизация затрагивает все области нашего бытия. В одних случаях это проявляется непосредственно — завоевывают популярность наиболее «смелые» виды спорта (слалом, хоккей, мотогонки), распространяются энергичные, быстрые, спортивного типа танцы.

В других — более опосредованно. Темп жизни, присущий современным людям, так или иначе отражается на развитии и науки и искусства. В науке, в частности, наблюдается тенденция к сближению, смыканию различных областей. Искусство отличается большей напряженностью, почти исчезает чистая статика — даже моменты покоя обычно насыщены внутренним движением. В музыке активный, взрывчатый ритм, подвижная, развитая фактура подчас приобретают ведущее место.

Люди хотят, чтобы наше искусство затрагивало самые разные волнующие их проблемы, чтобы художники говорили на понятном им современном языке. Все это, разумеется, касается и песни. Касается в первую очередь, так как песня — жанр очень мобильный, гибкий, чутко реагирующий на малейшие изменения в жизни.

Что из музыкальных, и не только музыкальных, впечатлений последних десятилетий нашло отклик в Вашем творчестве?

— Впечатлений масса. Обобщить их не всегда легко. Помню, что в свое время огромное впечатление произвело на меня итальянское неореалистическое кино. При всей своей скромности, оно потрясало силой правды. При всей своей обыденности — возвышенностью и красотой. Художники Италии в самых, казалось бы, заурядных людях умеют отыскать и показать ценные качества. По-моему, можно сказать, что они своим искусством поведали нам через судьбу одного человека правду обо всех. В этом смысле к такому же направлению, как мне кажется, относится и поэтичнейший фильм М. Калика «Человек идет за солнцем», возникший, конечно, совсем на другой почве, или публицистичная, мужественная кинолента Г. Чухрая «Баллада о солдате».

Под воздействием «поэтического кинематографа» возник «дворовый цикл». Он тоже о рядовых девушке и юноше, каких сотни. Они далеко не идеальны, эти обыкновенные молодые люди. Но слушатели, как выяснилось, отнеслись к ним тепло и полюбили их со всеми недостатками.

Другим ярким творческим впечатлением, которое мне хотелось бы отметить, было впечатление от блистательной картины, поставленной американцами, с музыкой Леонарда Бернстайна и хореографией Джорджа Роббинса. Имеется в виду «Вестсайдская история». Соединение оркестра, пения, балета, драматического действия, игры красок, свойств кинематографа и делает это произведение синтетического искусства незабываемым.

Поразительно, как синхронно «работают» все компоненты. Вспомните увертюру. Великолепно трактует музыку художник, который по мере нарастания драматизма сгущает цветовую гамму, использует более насыщенные тона. А до чего точно, пластично хореографическое решение, опять же «откликающееся» на каждую интонацию, каждый музыкальный оборот. В этом фильме нет ничего лишнего. Любой звук, шумовой эффект подчинены действию, вмонтированы в него. Трудно сказать, какое отражение нашла «Вестсайдская история» в моем творчестве. Может быть, волшебные блики песни «Лунный камень» родились под воздействием ее звуко-шумовой партитуры, восхитившей меня…

Как теперь, на Ваш взгляд, нужно трактовать в песне темы гражданского звучания?

— Вопрос сложный, и четко ответить на него я не берусь. По всей видимости, тема всякий раз должна быть трактована по-своему — в зависимости от индивидуальности художника и, безусловно, от запросов данного отрезка времени.

Понятие гражданственности, подобно всему на свете, нельзя рассматривать как застывшее, раз и навсегда данное. И сейчас его можно интерпретировать не только по-прежнему, но и иначе. Для меня, например, основная идея песни «Атомный век»: «Какой бы ни был век, но человек всегда человек» — тоже граждански значима.

Проще говоря, человечность — это тот компас, что ведет нашу песню, и не только на общественно важную тему, к слушателю. Я считаю, что каждое такое сочинение, помимо образной точности, должно отвечать еще двум требованиям — обладать современным строем речи и национальной характерностью. Тогда есть надежда, что люди запоют.

Иногда, правда, они поют произведения, тесно связанные с давно установившейся традицией. Однако противоречия здесь нет. Приведу пример из собственной музыки. «Красная гвоздика» — песня о цветке, олицетворяющем революционное движение прошлого. Но через него как бы осуществляется преемственность поколений — и теперь дело отцов и дедов суждено вершить молодежи.

В «Красной гвоздике», соответственно ее содержанию, я пытался сочетать старое с новым, традиционное с более современным. Потому что писать средствами, распространенными во времена описанных событий, нельзя: люди наших дней тебя не поймут.

Как Вы относитесь к попыткам зарубежных и некоторых советских композиторов усложнить музыкальный стиль песни? Не помешает ли это ее демократичности?

— Прежде всего надо отличать вполне закономерное стремление обогатить художественный стиль от внешних претензий на сложность. Претенциозно, в частности, нередко выглядит введение речитатива, ничуть не связанного со смыслом и характером произведения, а являющегося лишь данью моде. Если же речитатив органичен, то есть вытекает из содержания песни, то, по-моему, это не препятствует ее демократичности. Просто в таком случае сочинение приобретает скорее концертный характер, чем массовый, и его естественнее услышать с эстрады, нежели исполнять самим.

Кроме речитативности, в песню все активнее проникают элементы мелодекламации, что часто бывает плодотворным, производит впечатление. Мне кажется, что это объясняется тенденцией приблизить песню к романсу. Вероятно, такой жанр на самом деле воспринимается несколько труднее. Однако, на мой взгляд, как и везде, все зависит от качества. И люди скорее признают и оценят что-то более оригинальное, музыку, отмеченную яркостью, свежестью, чем любой трафарет, пусть наипростейший.

Ваше отношение к жанру оперетты? Не собираетесь ли Вы к нему обратиться?

Несмотря на все трудности, синтетический жанр, в котором переплетаются музыка, танец, пение, драматическое действие, меня очень привлекает. Как его называть — обновленной, осовремененной опереттой или «мюзикл»,— не имеет значения.

Хочется поднять одну из важных социальных тем с острым конфликтом в основе. Однако пока нет либретто, трудно сказать что-либо более конкретное. Вот разве только некоторые музыкальные ориентиры: большое место в спектакле должно занимать пение; предполагаю сделать детально разработанную шумовую партитуру. Не отказываюсь от вставных номеров, то есть элементов ревю. Но они должны быть обязательно к месту, без швов входить в ткань сюжета и содействовать яркости, красочности, остроумию спектакля. Наверное, это действительно неплохо соединить с возможностями кинематографа. Правда, сейчас еще рано загадывать.

Как Вы работаете с поэтом и исполнителем? Какие качества считаете необходимыми для советского исполнителя и откуда он может их почерпнуть?

— Этот вопрос мне представляется очень важным, и поэтому я позволю себе остановиться на нем подробнее.

В моей творческой практике довольно часто бывает так, что музыку я пишу, еще не имея полного текста. Вместе с тем мне необходимо до деталей знать, о чем будущая песня. Иначе я работать не могу. Ведь каждая данная мелодия обладает о т н о с и т е л ь н о й е м к о с т ь ю. Она, подобно сосуду, который вмещает определенное количество жидкости, не безгранична, не способна выражать любое содержание, любой смысл. Если мелодия носит гражданско-патриотический характер, то ее уже не свернешь на лирико-шуточный путь, тем более — наоборот. Поэтому чаще всего я работаю совместно с поэтом.

Лев Ошанин выглядит в моем творчестве ветераном. Ни с кем я не написал такого количества песен, как с ним. Сейчас с интересом тружусь с молодой талантливой Инной Кашежевой. Ее стихи заставляют меня находить какие-то не совсем обычные жанры. Таковы «Лунный камень» или «Круги на воде», в которых я пытался вслед за поэтессой воспроизвести тонкие оттенки настроения, что, по всей видимости, не лишено элементов импрессионизма.

Кашежева теперь осваивает очень сложное мастерство поэта-песенника. Как известно, для этого жанра просто хорошие стихи — еще далеко не все. Они могут быть, а песня тем не менее не получится. Особое искусство — уловить музыкальную кульминацию и дать ей крылатые заветные слова, убедительно звучащие именно в самый главный момент песни. Совпадение двух вершин —литературной и музыкальной — способствуют успеху.

Теперь о проблеме композитор — исполнитель. Для иллюстрации снова обращусь к собственному творчеству, что, наверное, естественно и не покажется нескромным. Возьмем «Песню о любви». Поначалу я опасался что она выйдет этакой курортно-пошловатой. Желая избежать этого, я постарался ввести в музыку волевую ноту, чтобы страстность обрела силу. Вот тут-то и нужен был исполнитель, который бы донес песню до аудитории такой, какой мы с Ошаниным хотели ее слышать.

В. Трошин или Э. Горовец в данном случае явно не подходили. Они бы добились прямо противоположного эффекта и превратили бы героя в расслабленного, тающего от любви мужчину. А вот Н. Кондратюк, А. Эйзен, обладающие звучным, красивым голосом, сумели сделать, фигурально говоря, из «Песни любви» — «Марш любви», как ее называли некоторые слушатели.

Другой пример — «Лесорубы». До тех пор пока песня не нашла великолепного исполнителя в лице Э. Хиля, она никому не была известна. Короче говоря, создавая новое произведение, желательно ориентироваться на определенного исполнителя, способного наиболее верно передать его содержание.

Работа с певцом — дело нелегкое. Недостаточно нарисовать ему образ, каким его себе представляешь. Всякий раз нужно что-нибудь придумать — либо внушить артисту настроение с помощью какой-то чисто эмоциональной ассоциации (скажем, репетируя однажды с Кристалинской, я попытался воспроизвести в ее воображении атмосферу фильма «Мост Ватерлоо», что и подействовало), либо разыграть перед исполнителем характерную бытовую сцену, в чем-то сходную с тем, что ему предстоит передать.

К песне в наши дни обращаются разные актеры. Чаще можно встретить так называемого «микрофонного певца», который ограничен в вокальных данных, но хорошо умеет доносить слово (правда, среди исполнителей подобного типа сейчас, к сожалению, и это преимущество нередко бывает утеряно). Все больше оперных артистов, главный козырь которых сильный, темброво богатый голос, приходит к песне. Если они и пользуются микрофоном, то только для нюансировки. Но свои беды есть и у них. Так, далеко не всегда на высоте дикция. Кроме того, постоянно имея дело с оперной сценой, они мыслят более широкими пластами и поэтому подчас испытывают трудности при соприкосновении с миниатюрой.

Конечно, необходимо специально воспитывать эстрадных исполнителей. Выход, как мне кажется, есть. Два-три известных композитора, скажем Пахмутова или Фельцман, могли бы вести при Музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных класс, в котором молодые певцы дополнительно к занятиям по вокалу овладевали бы мастерством эстрады.

Нет у нас и школы джазовых музыкантов. И то, что среди них можно назвать поистине блестящих исполнителей, вовсе не решает проблемы. Еще хуже обстоит дело со звукорежиссерами на радио, телевидении, в звукозаписи, которые сплошь да рядом просто случайные люди. Полезно было бы нам воспринять опыт Польши, где существует в консерватории факультет звукорежиссеров. Человек, окончивший его, грамотен и музыкально и технически.

Проблемы, мельком поднятые здесь, давно требуют решения. И, разумеется, инертность по отношению к ним тормозит развитие песни.

Мечтаю создать нечто вроде «мюзикла». Ищу литературную основу. Задуманы два цикла, в каждом из которых уже написано по одной песне — «У стены коммунаров» (по заказу журнала «Советская музыка») и «Красная гвоздика». Собираюсь вернуться к детской музыке. А что из этого всего выйдет — покажет время…

Напечатанное интервью представляет собой фрагмент из книги М. Нестьевой, подготавливаемой к печати в издательстве «Советский композитор».

Источник: Памяти А. И. Островского. Журнал «Советская музыка», 1967, No 12.

Смотрите также: