30 апреля родился советский поэт Лев Ошанин (1912—1996).
Песня «В белых просторах» Марка Фрадкина на стихи Льва Ошанина. История создания
Кружится вьюга над нами
О том, как создавалась песня «В белых просторах» рассказывает Лев Ошанин.
Нас с композитором Марком Фрадкиным весной 1944 года Политуправление Советской Армии послало на Карельский фронт. Для меня это было особенно дорого, потому что это места моей юности, — я в тридцатые годы участвовал в строительстве полярного Хибиногорска (теперь Кировск).
Мы приехали в Беломорск, где размещался штаб фронта, и сразу попросились на Крайний Север. Командующий фронтом т. Мерецков и член Военного Совета т. Штыков дали «добро», но с условием, что мы привезем оттуда песню. Да не просто песню, а песню северную, со снежком…
На север из Беломорска мы ехали по Мурманской железной дороге. Дорогу бомбили, поезда ходили нерегулярно. Жесткий плацкартный вагон, на этот раз полупустой. Света не было. Усталые офицеры и солдаты спали на лавках. А мы с Марком в крайнем пустом купе писали песню. Нечасто так пишутся песни. Я бормотал какие-то строки, первые строки стихов. В них было ощущение края, живущее во мне еще с юности. Ощупью в полутемноте я записывал их в блокноте. У Фрадкина был с собой аккордеон, и, тихо перебирая клавиши, чтобы не мешать спящим, он искал самые точные и выразительные звуки, первые такты будущей мелодии.
Синхронность восприятия виденного, желание создать для именно этих спящих воинов и для всех встреченных нами в пути свою, их, а не какую-нибудь другую песню — все это помогло нам той ночью.
Когда Фрадкин и я, как умел, запели несколько полуготовых куплетов песни, мы позабыли, что мы в вагоне. И вдруг увидели сгрудившихся около нас людей. Особенно я запомнил одного. Это был человек лет тридцати пяти со шрамом на правой щеке. Он глядел широко открытыми глазами, в них стояли слезы. «А ну еще раз», — выдохнул он. Когда мы подъезжали к Мурманску, песне подпевал уже весь вагон.
Кружится, кружится, кружится вьюга над нами,
Стынет над нами полярная белая мгла…
Песня была снежная, лирическая.
На севере мы попали сначала на один из наших аэродромов. Выступая у летчиков, мы не решились показать новую песню, все-таки она была не готова.
С аэродрома мы должны были вылететь на передний край в район Западной Лицы, где держала оборону 10-я гвардейская дивизия. Комдив не хотел нас пускать — район был опасен, но мы успели подружиться с командиром полка подполковником М. В. Семянистым, и он обещал все устроить. Этот веселый и смелый офицер, которому я обязан жизнью, сделал хитрые глаза и подмигнул: «Два дня не летал, ребята. А сто грамм дают только после боевого вылета». Комдив отпустил нас с тем, что Семянистый сам пойдет на сопровождение наших двух «удочек». Комдив оказался прав, вскоре после вылета за нами стали гоняться два «мессершмитта». Особенно упорен был один из них. Не знаю, что делал летчик, с которым летел Фрадкин, а мой летчик напоминал своеобразный прибор — он непрерывно делал вращательные движения головой, ловил едва заметную в апрельском солнечном небе точку. И когда она приближалась, рискуя жизнью и своей и моей и вместе с тем спасая их, он прижимался к горам, кружил вокруг скал, прятался в ущельях. А когда было уже невозможно спрятаться, когда гибель нашего утлого «суденышка» казалась неминуемой, «мессер» вдруг задымил и начал стремительно падать, теряя управление. Это был точный удар подполковника Семянистого.
Как ни странно, но именно в этом полете додумались, дозрели неполучившиеся строки нашей песни.
Каждую, каждую, каждую нашу снежинку.
Каждую каплю карельских озер голубых,
Камни на скалах
и мох на оленьих тропинках
Кровью врага мы омоем в ночах снеговых.
И вот мы в 10-й гвардейской на высоте Шляпа в землянке командира батальона Сергея Кузоваткина. Именно там, в этой землянке, впервые прозвучала наша песня «В белых просторах». Не помню, сколько раз она повторялась, между куплетами на крыше землянки разорвалась мина и засыпала нас всякой мелочью от взрывной волны через разорванную на окне газету. А Марк Фрадкин продолжал играть, и ребята, набившиеся в землянку, хриплыми голосами в который уже раз подхватывали:
Милая, милая, милая там за горами,
Там, где ночная стоит над тобой тишина,
Знай, дорогая, —
солдатское сердце не камень,
Женская верность солдату в разлуке нужна.
В Беломорске мы явились в штаб фронта и доложили о выполнении задания. Командующего и члена Военного совета не было.
Мы показали песню товарищам из Политуправления, встречались с солдатами — день был обычно загружен. Поздно вечером в единственной топленной комнате Дома офицеров легли спать. Примерно в час ночи нас разбудили — вызывал командующий.
Помню маленькую комнату дежурного адьютанта. Он попросил подождать — командующий занят. За дверью этой маленькой комнаты угадывался и небольшой кабинет. Но вот открылась дверь — и кабинет оказался неожиданно огромным. К тому же он весь был заполнен людьми. Приглядевшись, я установил, что все они были генералы. Оказывается, шел военный совет фронта. И среди самых неотложных дел было найдено нужным послушать новую песню.
Я помню и сейчас ощущение праздника и волнения, которые охватили нас. У меня перехватывало дыхание, когда я говорил несколько первых вступительных слов. Когда раздались звуки аккордеонов и Фрадкин запел, я почувствовал и в его голосе нервную дрожь. Но мы были уверены в своей песне. Вот Марк овладел голосом, и песня полилась свободно. Я невольно смотрел на лица, огрубевшие под северным ветром и вьюгами, и читал на них ответное волнение.
Песня кончилась. Два-три коротких восклицания, и все смолкло. Ждали, видимо, слов командующего или члена Военного совета.
И вот тут-то произошло неожиданное. Поднялся высокий седой генерал-полковник. С годами я утерял его фамилию и должность. Генерал оглядел собравшихся, повернулся к нам и вдруг зло и хрипло сказал:
— Не под ножку песня-то!
— Что, что? — спросил кто-то.
— Не под ножку песня, — повторил генерал. — Ходить под нее нельзя, вот что.
Он был прав. Песня была действительно «не под ножку».
И генерал начал ругать песню. Он заявил, что солдатам такая песня не нужна, что неизвестно, зачем здесь написано о какой-то любви. О любви писать в солдатской песне незачем.
И он пустился в длинные воспоминания о своей еще дореволюционной не то солдатской, не то офицерской юности. И, замаршировав на месте, начал петь старинные солдатские песни в доказательство того, что солдату незачем петь про любовь. Но какую бы песню он ни запел — во втором или в четвертом куплете непременно оказывалась любовь. Тогда он сердито обрывал песню и начинал новую. Примерно на пятой окончательно рассердился, еще раз сказал, что такие песни не нужны, и сел.
Все это было неожиданно и для нас, и, видимо, для всех. И сам вопрос был необычен для Военного совета. Все молча переглядывались. Потом т. Штыков, чтобы загладить неловкость, сказал несколько добрых слов о песне — что все в ней складно, правдиво, волнует… Но тут же добавил, что, конечно, песня «под ножку», о которой говорил генерал, очень нужна.
Добрые слова о песне сказал и командующий. Но, в общем, для нас праздник был испорчен. Поздней ночью мы вернулись в Дом офицеров, обиженные и злые. И с ходу написали песню «Моя черноока».
Моя черноока,
От меня ты далеко…
Это была песня «под ножку». И наутро, сдав песни, отметили свои командировочные предписания и уехали в Москву.
Возвращение было горьким и грустным.
А через несколько месяцев в Москве в клубе писателей меня поймали только что приехавшие с Карельского фронта писатели М. Эдель и Г. Фиш. Они начали рассказывать, какой любовью пользуется там наша песня, как с ней не расстаются солдаты, как заставляют ансамбль на каждом концерте петь ее по нескольку раз, как она помогает воевать и какими добрыми словами вспоминают там нас с Фрадкиным.
— Да о какой песне идет речь? — не выдержал я. — Видимо, о той, которая «Моя черноока»?
— Какая черноока? — удивились они. — О той, которая кружится, кружится…
Кружится, кружится… Эта песня живет и сейчас. Только сразу после победы вместо строки «линия фронта легла» безо всякого моего участия стали петь: «Наша граница легла». А строку «Кровью врага мы омоем в ночах снеговых» заменили строкой «Мы бережем в пограничных ночах снеговых». Песня как бы перешла по наследству от армии к пограничникам. Перешла с вьюгой, со скалами, с мхом на оленьих тропинках, с любовью и с неизменным концом:
Тянутся, тянутся зимние ночи слепые.
Летом не сходит полярное солнце с высот.
В этих просторах великой Советской России
Русский солдат свою верную службу несет.
«В белых просторах» наряду с «Дорогами», — одна из самых для меня дорогих песен, написанных мною в годы войны.
Источник: Ошанин Л. И. Песни разных лет, как они создавались и их судьбы… М., 1990.
Песня «В белых просторах». Ноты
Инструмент: ноты для голоса и аккорды;
Тональность: до мажор;
Уровень сложности: начальный;
Источник: Ошанин Л. И. Песни разных лет, как они создавались и их судьбы… М., 1990.
Изображение кликабельно. Нажмите на него, чтобы открыть ноты увеличенного размера в новом окне.
Песня «В белых просторах». Текст
Кружится, кружится, кружится вьюга над нами,
Стынет над нами полярная белая мгла.
В этих простррах
снегами, глухими снегами,
Белыми скалами наша граница легла.
Каждую, каждую, каждую нашу снежинку,
Каждую каплю карельских озер голубых,
Камни на скалах
и мох на оленьих тропинках
Мы бережем в пограничных ночах снеговых.
Милая, милая, милая, там, за горами,
Там, где ночами стоит над тобой тишина,
Знай, дорогая, —
солдатское сердце не камень,
Женская верность солдату в разлуке нужна.
Тянутся, тянутся зимние ночи слепые,
Летом не сходит полярное солнце с высот.
В этих просторах
великой Советской России
Русский солдат свою верную службу несет.
1944—1945
Песня «В белых просторах». Слушать онлайн. Видео
Песня «В белых просторах» («Кружится, кружится, кружится вьюга над нами») Марка Фрадкина на стихи Льва Ошанина. Исполняет Пётр Киричек.
Комментарии не нужны. Просто послушайте еще раз прекрасную песню в словах и музыке которой вся история нашей великой страны, мысли и чувства наших отцов и матерей.